– Маша, привет! Давай начнём с самого начала? Расскажи немного о себе – какой у тебя бекграунд, с чего все начиналось, как ты пришла к технике жидкого акрила?
История достаточно простая – я получила академическое образование, но это образование не дало мне той отдушины, которая мне была нужна – я совершенно не понимала, что мне с этим делать дальше, куда идти. Так сложилось, что образование я получила в Строгановке, дальше по обмену попала учиться в берлинскую школу искусств.
– Это именно программа обмена в Строгановке? Как тебе это предложили? Или ты сама нашла такой вариант?
Это был не совсем прямой программный обмен – я не очень любила сидеть часами за мольбертом, а чтобы мой интерес к учебе окончательно не пропал, человек (приближенный к администрации, которая хлопотала за меня во время моего поступления в ВУЗ) предложил мне съездить поучиться в школу искусств в Берлине. Мы (я и мои родители) согласились.
– Помимо искусства были ли у тебя еще какие-то увлечения?
Сноубординг. Я с шести лет занималась им профессионально.
– А как тогда это все, да еще и на таком уровне вовлеченности удавалось совмещать?. Спасибо маме как раз. Она пинала меня в нужное место в нужное время и да, я почти не гуляла. Да и в школе мне было не очень интересно.
– Итак, возвращаемся к искусству, Строгановке и художественному образованию – как училось?
Ох, со Строгановкой тоже отдельная история – я ушла там в отрыв. Мне стало неинтересно ходить туда учиться, у меня произошел момент, что я почувствовала взрослость, немного поменялось сознание. Мне перестал нравиться академический рисунок – у нас был довольно специфический преподаватель. Я понимала, что мне нужно художественное образование, но доучиваться совсем не хотелось – я считала, что я все умею. У меня произошел некий диссонанс в голове – я не понимала, что мне делать дальше.
– Вот так все складно и просто? Круто.
Ну не совсем так, конечно. У всего 2 стороны медали. У моих родителей не было возможности меня финансово поддерживать, это накладывало свой отпечаток. Как где-то я прочитала: «Научите вашего ребенка рисовать и у него не останется денег на наркотики». Помогал спорт, им зарабатывала на материалы.
– Перезагрузка в Германии произошла?
Да, абсолютно. Я уехала учиться в Берлин. Я безмерно благодарна всему преподавательскому составу – именно там я открыла для себя акрил. Я его знала и до этого, но я его не понимала, мне никто не мог объяснить, что это такое. Я задавала вопросы – почему он такой, почему здесь он прозрачный, почему здесь нет? В России никто ответить на это не мог. Когда в Германии к нам пришел представитель художественной компании и стал рассказывать про разные бренды, я сидела молча и внимала каждое слово.
– Сколько ты проучилась в Берлине?
Я пробыла там два года – это были мои два года окончания учебы в Строгановке, они полностью мне заменили 5 и 6 курсы. Таким образом у меня двойной диплом.
– А на каком факультете в Строгановке ты училась?
Станковой живописи. Также занималась в институте ювелирным делом и хохломой. Ювелирка все еще осталась моей мечтой – еще до совсем недавнего времени я очень ею горела, но у меня не было денег на оборудование, мастерскую. А еще несколько лет назад не было так развиты эти творческие коворкинги, мастерские с полным оборудованием – нужно было все свое. Идти на завод и быть подмастерьем ювелира я не хотела, я хотела сидеть в уголочке и творить украшения в своем любимом испанском стиле. Это все до сих пор во мне живет, но уже в меньшей степени – я нашла этому замену. Акрил – моя отдушина.
– А какие ключевые моменты в этой серии?
Отражения. Металл.
– Как тогда пришла к абстрактному?
Через цвет. У меня с ним особенно теплые отношения, я люблю людям рассказывать про цвет, доносить до них, что цвет – это очень сложно и емко. Та абстракция, которой занимаюсь я, основана полностью на восприятии цвета, не форм. Я хочу доносить цвет максимально правильно, не важно, какой это материал. Просто акрил — это наиболее универсальный проводник для этого. Он живой всегда – и в процессе работы, и после высыхания, он не теряет большое количество оттенков. Акрил стал для меня точкой отрыва и в этих качествах, и в том, как можно его комбинировать с элементами из таблицы Менделеева.
– Смотри, то есть получается всю эту историю с химикатами затеяла уже ты сама?
Да, я понимала, какой именно конечный результат я хочу, мне стало интересно найти пути и решения, которые меня к этому приведут. Я стала искать химика, которой мне будет в этом помогать и контролировать, чтобы я не сожгла себя, своих родных и не взорвала соседей. Я долго искала нужного мне специалиста, в итоге я нашла такого парня с просто титаническим терпением и колоссальными знаниями. Я начала понимать химию.
– А эпоксидка? Когда с ней начались эксперименты?
Эпоксидные материалы пришли ко мне очень давно – я в штатах увидела мебель, сделанную с этим «пластиком», я тогда еще не знала, что это, они меня поразили, я решила узнать, чем они выполнены. Это было лет 10-12 назад. Я начала ее пробовать, но на совсем небольших форматах – плиточного размера, пробовала взаимодействие с мебелью, правда, на меня смотрели как на полоумную, я думала, что я чем-то не тем занимаюсь, забросила ее и ушла с головой в акрил, пасты. Меня всегда интересовали объем, глубина, эпоксидка мне это давала, но потом стали массово появляться пасты, акрил в разных формах, я все это стала видеть, все это очень здорово получалось, это было интересно. Сейчас я начала все это популяризировать. Я поняла, что мне интересно общаться на эту тему с людьми, но нет глобального сообщества заинтересованных. Есть несколько человек, работающих в подобной технике, самый яркий это Саша Рощин, к которому я и пришла искать отдушину, но, например, совместные проекты, которые как раз могли бы привлечь внимание к акрилу, им поддержаны не были.
– То есть конкуренции ты не боишься?
Я за общее творчество, развитие и совместные проекты. На данный момент времени я постигла акрил полностью, как отдельный материал он мне уже не интересен. Я продолжаю работать с чистым акрилом в качестве коммерческих заказов, живописи, но все, что касается конкретно абстракции, жидкого акрила, то он стал для меня уже безумно предсказуемым. Я четко знаю где, что, как, в какой момент произойдет. Вот так и пришла в голову работа с химикатами.
– Какой процесс во взаимодействии химии и акрила сейчас у тебя главный?
Вместе с химиком мы пытаемся соединить не соединяемое – акрил и эпоксидку.
– Погоди, а разве они не соединяемые? Много работ, сделанных акрилом, покрыты эпоксидной смолой.
Да, покрыть эпоксидкой можно что угодно, я хочу стабилизировать процесс их смешивания, я хочу именно рисовать их синтезом. Хочу добиться полного слияния акрила и эпоксидки. Иногда это получается. Также некоторыми другими процессами я тоже не наигралась, но они уж очень опасные – здесь, на свежем воздухе еще можно экспериментировать, но очень осторожно. Еще сейчас мне очень интересно работать с необычными пигментами в эпоксидке – точнее, необычным образом их пластифицирую.
– Расскажи про работу на заказ. Про свои коммерческие проекты – как ты их выбираешь, какое у тебя к ним отношение?
Коммерческих проектов много – они у меня есть постоянно. В этом плане я состоялась успешно. Мне вообще больше интересна та тусовка и люди, которые состоялись в живом искусстве, а не в соцсетях. И проекты мне приходят от людей, а не через цифровое портфолио. Многие заказы поступают от знакомых дизайнеров, в силу того, что я знакома с многими выпускниками Британки. Какие-то бывают и совсем случайно. Я до конца не всегда понимаю, откуда у них мой номер телефона.
– Это именно арт-заказы?
Да, я беру проекты только на арт. У меня есть отдельная категория, посвященная цифровому искусству – в качестве графического дизайна, но она совсем небольшая. Это только иногда, когда у меня есть время, и сроки позволяют. Бывает, что я отказываюсь от очень непонятных заказов, например, тебе звонят и предлагают мелом написать на стене кафе. Ну или, когда задача и стилистика полностью противоречат моему собственному внутреннему пониманию. Например, есть уже готовый интерьер, и в него необходимо вписать работу, мне сначала всегда нужно встретиться с дизайнером, пообщаться с ним, узнать человека, который будет жить в этой квартире. Бывают моменты, наше видение полностью совпадает, и такие проекты приносят одну радость и отдача максимальна, а бывает, когда человек хочет, чтобы я изобрела велосипед в уже готовый интерьер, и это чаще всего приносит мало удовольствия и отнимает очень много сил.
– А расскажешь про самые интересные во всех смыслах проекты?
Так получилось, что мне в жизни довольно повезло – у меня было два очень крупных проекта. Один из них длился два года – изначально это был заказ на 3 картины, в итоге он вырос в проект из 62-х работ. Они, кстати, и стали причиной моей первой персональной выставки. Сначала у меня даже мыслей про нее не было, мне не приходило в голову, что это может быть кому-то интересно. Но однажды мои друзья задали мне вопрос, мол, куда я пропала, почему я с ними не общаюсь, и что вообще со мной происходит. И нужно было показать им, чем я столько месяцев занималась.
– Почему ты никогда до этого не задумывалась о персональной выставке? Ты ощущала себя только как коммерческого художника?
Я и сейчас себя считаю таким. Иногда беру заказы, которые не очень близки мне по стилю, но за них хорошо платят. Потому что я очень универсальна, а любой универсальный художник – коммерческий, на мой взгляд. Иначе зачем ему быть универсальным? Ко мне приходит человек, спрашивает: «Мария, вот нужно то-то вот в таком стиле, выполните? За вот такие деньги». Я это умею – я решаю поставленные задачи разными путями, я универсальна. В этом смысле я коммерческий художник – я справляюсь абсолютно со всем, вопрос только в том, что я не все могу взять.
– Понятно, возвращаемся к заказам – приходят они к тебе абсолютно разными путями, получается?
Да, немного из интернета, часть – это сарафанное радио, часть клиентов возвращается повторно, есть несколько постоянных заказчиков, с которыми я работаю уже долгое время. Есть мои любимые заказчики, большая семья – с ними я давно работаю, сейчас опять две картины заказали. На это я и живу.
– То есть поток получается постоянный?
Не прям постоянный, но пока мне его достаточно. Я сейчас хочу максимально отказаться от постоянного преподавания, от учеников. Перейти на формат воркшопов. Сейчас стоит вопрос о школе, но пока я не до конца понимаю, во что это выльется. Знаю только, что что-то надо делать и менять. Позавчера, например, у меня состоялся интересный диалог с хорошей знакомой, она задала вопрос: «Маша, а чего вообще сейчас ты хочешь?» Я хочу быть художником. Эта вечная грань – быть свободным художником и на 100% делать то, что ты хочешь, но голодать, или активно преподавать, решать коммерческие задачи заказчиков и быть сытым. Сытость открывает много возможностей – она позволяет активно тестировать новые лучшие материалы, иметь ресурсы на открытия и развиваться. Получается, что сейчас я выбираю грань коммерческого художника, но при этом это бесконечные самоистязания.
– Расскажи про свой самый любимый проект.
Ну вот как раз тот двухлетний. Это был идеальный заказчик. Они ни на что не говорили «нет». Я приносила им, например, шесть эскизов, из них нужно было выбрать три, они выбирали те, что им больше всего нравится, но и не браковали оставшиеся. Был случай, что я им говорю: «Ребят, мне нужно за красками в Берлин слетать (тут такие еще не продавались)», мне ответ: «Да не вопрос, давай еще гостиницу тебе забронируем». Так все складывается, когда заказчик приходит именно на художника.
– А есть ли у тебя проекты мечты? Или бренды, с которыми ты очень хочешь поработать?
У меня есть один в голове, я его вынашиваю уже очень давно – участие в берлинском биеннале искусств. Меня несколько лет пригласили на него, но, тогда параллельно шел как раз этот большой заказ, и я должна была выбирать, потому что по времени они оба очень трудозатратные. Я выбрала деньги – тогда они мне были очень нужны. Проект этот до сих пор в голове – он огромнейший и масштабнейший. И очень дорогой – с точки зрения и самого материала, и его количества. Спонсора найти на него я тогда не смогла.
– А на каком рынке ты бы хотела продаваться? Американский, европейский, российский? Может, арабский?
У всех своя специфика, конечно, например, был клиент из Дубая, но работу он так и не купил – она была с поталью, он сказал, что будь это настоящее золото, то сделка бы состоялась. Думаю, что сейчас я была бы лучше понята в штатах или в Германии, Голландии, ну на большей части европейского рынка.
– Есть ли имена на мировой сцене, за кем ты следишь, чьим творчеством ты вдохновляешься?
Нет, из современников нет. Люблю Рихтера. Фанатею от российского авангарда. Для меня это лучшее, что произошло в искусстве. Они были новаторами, до сих пор очень многое на них базируется, для меня это цель, я тоже пытаюсь стать неким новатором в своей сфере.
– Ты тщеславна?
Сложно сказать, мне кажется, что каждый в какой-то мере такой. Вопрос в каком формате. Быть знаменитым – это все-таки тяжелая ноша. Я хочу быть узнаваемой. Хочу, чтобы люди, видя мои работы понимали, что да, это Мария рисует, эта девушка из России. Хочу, чтобы то, что я делаю сейчас, было полезно будущему поколению для создания чего-то нового. Я хочу оставить что-то важное после себя. Хочу, чтобы то, чем я сейчас занимаюсь, не осталось на том же уровне после моей смерти. Хочу, чтобы этим пользовались, чтобы это развивали.
– Ты бы хотела написать книгу?
У меня уже есть книга – она о цвете. Она, правда, немного не дописана. Это мой собственный учебник о теории цвета и света. Мои личные наработки.
– У тебя бывают неудачные работы? Которые ты рвешь, выбрасываешь в мусорку, смотреть на них не можешь? Как борешься с этим?
Конечно! Это происходит абсолютно у каждого. Особенно такое часто, когда идет работа на заказ – идут поиски форм, поиски цвета, то в утиль идет сумасшедшее количество работ.
– Как ты это воспринимаешь? Как естественный процесс? Или руки опускаются?
Иногда это может дойти до того, что я хочу бросить рисовать. Это бывает редко, чаще у меня получается ловить мысль (свою или заказчика).
– Что у тебя с распорядком дня? Из каких пунктов и последовательностей он состоит?
Это все зависит от того, есть ли у меня заказ или нет заказа. По-хорошему я постоянно работаю. У меня, конечно, есть бытовые домашние дела, но я могу делать несколько дел одновременно, например, я залью акрил, и я знаю, что у меня есть 20 минут, чтобы он схватился. Ну вот и это время я занимаюсь стиркой. Такого момента, что я утро, допустим, отделяю только для домашних дел нет. Я все делаю одновременно, но с перерывами, переключаюсь между сферами. Регламента у меня нет. Я мало сплю и много работаю. Когда у меня какие-то срочные или большие заказы, то все близкие знают, что в такие моменты меня нельзя трогать, со мной не надо разговаривать, я ни на что не отвлекаюсь. Если у меня есть цель в голове, то пока я эту цель не достигну, то я ничего другое делать не буду. Ну или почти не буду.
– Расскажи про мастерские. Где ты сейчас работаешь, и как должна выглядеть мастерская твоей мечты?
Вообще, у меня все довольно часто все меняется, но сейчас это мастерская в центре Москвы. Мне не обязательно очень много света, мне нужен только свет около рабочего стола, чтобы он стоял рядом с большим окном, а оттуда был какой-то приятный вид. Где обязательно должно что-то происходить, какой-то экшн, чтобы я была своеобразным зрителем – мне это помогает сосредоточиться. Я не очень люблю много общаться с людьми, в основном только по делу, но я очень люблю за ними наблюдать. По размерам мастерская должна быть большой – люблю размах, люблю свободу, мне нравится делать одновременно несколько проектов – и вот чтобы не нужно было их постоянно складывать, перекладывать. Это сейчас довольно большая проблема – пока я творчеством занимаюсь в квартире. В данный момент мы, правда, находимся в летнем варианте – на даче, и то он образовался очень спонтанно, благодаря свадьбе – тогда мы построили эту беседку. А в закрытом небольшом и жилом помещении очень сложно заниматься той же эпоксидкой. А в мастерской я не хочу себя ограничивать – мне нужна и рабочая зона, и зона отдыха, мне нужны большие столы, большие форматы, большие дверные проемы, чтобы я могла четырехметровые картины выносить.
– Как себя продавать?
Во-первых, нужно очень много работать. Во-вторых, много общаться с людьми – мир искусства в первую очередь мир контактов, как бы странно это не звучало, я же не очень люблю общаться с ними (смеётся). Ты должен ходить, везде себя продавать, твоя продажа должна присутствовать не только в твоих работах, она должна быть в тебе, как в человеке. Ты должен быть брендом. Никому просто отлично выполненная работа, прекрасная по цветам и технике картина не нужна – за ней должна стоять личность художника, нужна история. Это как два одинаковых спичечных коробка – один стоит 10 рублей, второй – десять миллионов долларов. Первый – обычный, второй коробок Мэрилин Монро. Вопрос бренда личного, кстати, почему-то многими художниками избегаем. Он многим не понятен. Есть такие представители, которые считают, что исключительно их творчества достаточно, чтобы быть лучшими. К сожалению, эту ошибку осознают не все. Я считаю, что хороший художник – это как раз соединение собственного творчества и сильной интересной личности.
– Получается, что нужно очень осознанно себя ограничить в теме/технике/сюжете, заниматься почти все время только этим и стать лучшим в этой узкой специальности?
Да, иначе это распыление, очень многие этого боятся. У меня тоже такое периодически бывает – особенно раньше меня мотало. Реализм, натюрморты, небо, цветы, деревья, ботинки, хочу это, хочу то… Это самое сложное. В какой-то момент нужно просто сесть, остановиться и пустить корни. Максимально разобраться в одной сфере – тогда ты станешь лучшим. Также помимо того, что художник должен развивать свое мастерство, он постоянно должен прокачивать себя как личность. Это очень важная часть в истории и ценности финального творческого продукта.
– Как ты формируешь цену на свои картины?
Стоимость картины определяется не только ценностью работы, это еще и определенная история, которую несет за собой художник плюс то, что именно связано с этой картиной у этого художника. И она всегда должна быть обоснована. Очень много диктует рынок. Нельзя просто так ворваться и сказать: «Я хочу стать Рихтером, хочу продаваться за миллионы». Даже картину за 100 тысяч рублей непросто продать. Нельзя просто так из головы обозначить цену своей картины 100 тысяч рублей. Например, случайно ты можешь продаться быстро и дорого, но если эта планка ничем не обоснована, то ты будешь вынужден дальнейшие работы продавать за более низкую цену, а у первого покупателя возникает вопрос. Артрынок – это очень строгий рынок. На цену влияет и образование, и амбассадорство – я стала амбассадором Amsterdam, и выставки – каждая выставка делает твои картины дороже. Много зависит от количества людей, которые вживую видели твои работы – это ценнее, чем в интернете. Конечно, интернет многое поломал в понимании ценообразования. Ценник растет не скачками, а довольно равномерно. Нужно быть резидентом галереи – быть отдельным художником, иметь только свой сайт и нигде не висеть- этого очень мало. Можно иметь сотни тысяч тех же подписчиков в соцсетях, но на арт-рынке тебя могут даже не знать. Для этого нужно как раз взаимодействие с галеристами, с коллекционерами.
– Ты считаешь себя счастливым человеком?
Да. Наверное, да. Я нашла себя, теперь получаю от этого удовольствие.
